Свобода и нравственность

В каком отношении друг к другу находятся свобода и нравственность? Совместимы ли они? — Этот вопрос отнюдь не праздный, особенно в наши дни, когда мы повсеместно видим падение нравственности и одновременно рост свободы в поведении людей. Дефицит нравственности обнаруживается чаще всего в тех случаях, когда общество переживает кризис, связанный с болезненным переходом от одной формы бытия к другой, а тем самым и от одной системы нравственности к другой.

Но откуда берутся сами нравственные нормы, кто дает их нам — философы, ученые или религия с церковью, как это многие считают? И здесь снова возникает все тот же «проклятый вопрос»: следует ли человек нравственным нормам сам, по доброй воле, вследствие якобы присущего ему нравственного чувства или же он понуждается к этому?

В какой-то мере я уже ответил на поставленные вопросы, но часть их неразрывно связана с проблемой свободы человека. Свободен ли человек или нет, имеет ли он свободу выбора между разными системами нравственности, может ли он быть нравственным, будучи несвободным? Этими и подобными вопросами задавался человек издревле, и нет на эти вопросы исчерпывающего ответа и поныне.

Некоторые философские учения прямо связывают нравственность человека с его свободой. Несвободный человек не может быть нравственным — таков приговор данного направления этики.

«Насилие, принуждение — обычные средства достижения политических целей, — писал, к примеру, Н. Бердяев. — Никогда свобода не осуществляется через насилие, братство — через ненависть, мир — через кровавый раздор».

Не могу здесь не заметить, что для философа непростительно вот так резко противопоставлять в принципе неразделимые понятия: свободу и несвободу, братство и ненависть, мир и раздор… Они неразделимы, составляя в своем единстве то, что называют диалектическими парами: уберите одно — тут же исчезнет другое.

Бердяеву как бы вторит другой русский философ — С. Франк.

«…Основная проблематика, — пишет он, — заключена здесь в во- просе: можно ли и дозволительно ли, с точки зрения христианского сознания, добиваться справедливого братского отношения к ближним с помощью принуждения? Может ли христианская заповедь любви к ближнему быть превращена в принудительную норму права? Ответ на этот вопрос, думается, очевиден: он состоит в том, что это и фактически невозможно, и морально и религиозно недопустимо… Всякая попытка вынудить какую-нибудь христианскую добродетель (идет ли речь о физическом принуждении, как в норме права, или да- же только о моральном принуждении) означала бы сама измену христианскому умонастроению… и впадение в фарисейство, в религию законничества и внешних дел».

Замечательные рассуждения, к тому же типичные для русской философско-религиозной мысли. Помимо всего прочего они, как ни покажется странным, свидетельствуют о достаточно поверхностном знакомстве некоторых религиозных философов с Библией, особенно с Ветхим Заветом.

Увы, в ответ на такие рассуждения должен заметить, что на деле все обстоит как раз наоборот. Общая практика человеческих отношений (тут я не беру в расчет какие-то отдельные отклонения от нее) говорит, что если и возможны между людьми братские отношения, то их можно добиться главным образом с помощью принуждения, то есть с помощью системы норм — норм как правовых, так и моральных, притом непременно сопровождаемых санкциями.

Без принудительных норм и санкций — и об этом говорит вся человеческая история — братские отношения быстро принимают форму братоубийственных отношений, и Каин — первый тому пример. Да ведь и любовь к ближнему, увы, не обходится без принудительной силы со- ответствующих норм.

В подтверждение этой, казалось бы, кощунственной мысли сошлюсь на Спинозу. В своем «Богословско-политическом  тракта- те» — труде, еще недостаточно оцененном в современной философской литературе, — он на основании самого тщательного изучения Священного Писания приходит к выводу, что мораль сама по себе «…никакой особой власти над людьми не имеет иначе, как только через власть государства», то есть через принуждение.

«Справедливость и абсолютно  все  правила  истинного  разума,  а, следовательно, и любовь к ближнему, получают силу права и заповеди только от государственного права», — резюмирует он (курсив мой. — Э.П.).

Вывод, прямо скажем, не лестный для человека… Может быть, именно поэтому приведенные суждения Спинозы не получили широкого распространения. Но вот вам, пожалуйста, и Кант в одном из своих сочинений пишет:

«Не от моральности следует ожидать хорошего государственного устройства, но, скорее, наоборот, от последнего — хорошего мораль- ного воспитания народа…»

Слышать такой вывод от Канта несколько странно, и тем не менее даже этот ревнитель человеческой свободы вынужден признать первенствующую роль государства и его принудительной силы  в нравственном воспитании человека.

Как бы ни уверяли всякие либералы, что свобода есть великое достояние человека, весь долгий опыт говорит об обратном, а имен- но, что из этой самой свободы ничего доброго никогда не выходило, да и в принципе выйти не может. Человек, предоставленный собственной свободной воле, склоняется, как правило, в сторону зла, но отнюдь не добра. К добру же он должен быть понуждаем.

Да-да, читатель, именно понуждаем. Возможно, для кого-то эти слова звучат неубедительно и даже оскорбительно, тогда посоветую тому еще раз взять в руки Библию и внимательно перечитать ее как исторический документ, повествующий о трудной поре становления человеческого общества.

Становление это было связано, прежде всего, с созданием общеобязательной системы нравственности, а это ни- где и никогда не обходилось без принуждения.

Взять ту же евангелическую этику, на которую ссылается Франк. Действительно, Христос никого не принуждал следовать ей, никого не загонял в нее силой. Любой человек мог принять его учение и пойти за ним только добровольно.

Но вот уже приняв это учение и связанную с ним систему нравственности и пойдя за Христом, чело- век возлагал на себя тяжкое бремя обязанностей и ответственности, которое далеко не каждый способен был выдержать. Даже Петр, лучший ученик Христа, как мы знаем, не до конца выдержал экзамен, трижды предав своего учителя, притом в самую тяжелую для него минуту.

Следовательно, от того, что человек добровольно берет на себя какие-то обязательства, их принудительный характер не только не исчезает, но наоборот, делается еще более обязывающим, нежели если бы тот навязывался извне.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)